Спи спокойно дорогой товарищ откуда. Begin3 Спи спокойно, дорогой товарищ! Нейтральное обращение к незнакомому человеку

Развернулась интереснейшая дискуссия по поводу личных обращений в русском языке и других языках. Выяснилось много интересного.

Чтобы облегчить построение общей картинки, я решил набросать нечто вроде "Системы обращений в русско-советском языке". По идее, это должна быть таблица, но рисовать и форматировать её мне сейчас некогда. Так что - - -

РУССКО-СОВЕТСКАЯ СИСТЕМА ОБРАЩЕНИЙ

Официальное обращение

«Товарищ». Слово было подчёркнуто бесполым: «товарищем» считался и мужчина, и женщина. «Товарищ Петрова сделает доклад». Старое слово «товарка» было решительно вычеркнуто из обихода.

Нейтральное обращение к незнакомому человеку

«Мужчина»/«женщина». Возможно, стало реакцией на бесполого «товарища»: «у нас хотя бы пол есть». Но по сути - чуть более оприличненное «мужик» и «баба», в каковых «мужчина» и «женщина» легко превращались в том случае, если обращающийся переставал быть вежливым. «Мужчина! Мужчина-а-а! Мужик, я с тобой разговариваю!»

«Молодой человек»/«Девушка». Возникло, насколько мне помнится, позже «мужчины»/«женщины». Интересно, что не имеет отношения к действительному возрасту: «молодым человеком» могут назвать и старика. «Девушкой» явную старуху всё-таки не назовут, но вот тётку на возрасте - вполне.

Чаще используется женщинами. То есть «молодым человеком» назовёт вас скорее женщина, а мужчина предпочтёт обычного «мужчину». Чаще ли называют женщины «девушками» друг друга, я не знаю, но складывается впечатление, что да.

«Извините». Является именно нейтральным личным обращением. Маркирует готовность к вежливому обращению на «вы». «Извините, вы не могли бы…»

ДОВЕСОК. Если незнакомец начинает разговор не с «извините», а с «извини», это воспринимается как попытка опасной фамильярности и/или какого-нибудь мелкого вымогательства: «Извини, друг, у тебя трёх рублей не найдётся, а то, видишь какое дело, я вчера с кичи откинулся…»

Уважительное обращение к незнакомому старшему (по возрасту или по социальному статусу)

«Уважаемый». «Уважаемая» встречается в живой речи, но сильно реже.

Судя по всему, является структурным заимствованием из кавказско-азиатских речевых практик. То есть это своего рода перевод на русский всяких уважительных «-ага», «-ата» и т.п.

Уважительное обращение к знакомому - или хотя бы известному по имени - старшему (по возрасту или по социальному статусу)

К имени добавляется отчество, и произносится с особой интонацией. «Александр Анатольевич вчера говорил…», «Иннокентий Михайлович, у меня к вам вопрос буквально на минуту…» и т.п. В таких случаях отчество проговаривается обязательно полностью, по буквам - «А-на-толь-е-вич».

Если отношения более близкие, и пиетет специально подчёркивать не нужно, то отчество начинает комкаться: «Алексан-Натольич, к вам пришли!»

Особый случай - когда «личная» компонента общения (старое знакомство, дружба и так далее) превалирует над официальной. В этом случае происходит одно из двух - или отваливается отчество, или имя. То есть старый знакомый по имени Михаил Петрович может стать или «Мишей», или «Петровичем». Какой именно вариант будет выбран, зависит от множества факторов, и не в последнюю очередь - от отношения к именованию самого объекта именования (грубо говоря, кто-то начинает откликаться на «Мишу», а кто-то на «Петровича», и это запоминается). Значение также имеет эвфония: у Михаила Петровича есть большие шансы стать «Петровичем», а вот у Льва Анатольевича стать «Анатольичем» шансов меньше, потому что «Анатольич» - неудобовыговариваемо.

Обращение человека, наделённого властью, к представителю подвластного населения

«Гражданин». Это гордое слово у нас использовалось как замена «товарищу», когда «товарищем» человека называть было неуместно («есть тут такие товарищи, которые нам совсем не товарищи»). Классический случай - обращение милиционера к задерживаемому: «пройдёмте, гражданин».

«Гражданка» используется, но довольно часто сбивается на откровенно презрительное «гражданочка». Презрительного аналога для «гражданина» нет - если начальнику нужно подчеркнуть низкий статус «гражданина», начальник цедит это слово сквозь зубы, демонстрируя своё отношение интонацией.

В общении людей, равных по статусу, слово «гражданин» подразумевает готовность к конфликту. «Вам, гражданин, чего тут надо?» Если речь идёт о третьем лице, то именование его «гражданином» маркирует презрительно-настороженное отношение к нему говорящего. «Там какой-то гражданин у подъезда трётся». Фактически, здесь «гражданин» - это относительно пристойный заменитель слова «тип» (в значении «подозрительный тип»).

Обращение подвластного к представителю власти

Тут уж - или «товарищ», или «товарищ начальник». Допустимо «уважаемый товарищ», но просто «уважаемый» воспринималось как недопустимая фамильярность со стороны холопа.

ДОВЕСОК. «Уважаемый гражданин начальник» - крайне любопытное обращение, что-то вроде народной претензии на официальность. Чаще всего маркирует знакомство обращающегося с местами не столь отдалёнными.

Обращение к обществу (например, к компании за столом, к собравшимся на совещание и т.п.)

«Товарищи!»/«Дорогие товарищи!»

ДОВЕСОК. Интересно, что это была единственная ситуация, когда слово «дорогой» воспринималось именно как официальное и звучало «нормально». «Дорогой товарищ» пытались внедрить неоднократно, но оно всегда вызывало какую-то усмешечку. «Дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев». Пожалуй, единственная ситуация, когда «дорогой товарищ» усмешечки не вызывал - это похороны. «Спи спокойно, дорогой товарищ такой-то» - это было вполне официально.

Отдельно слово «дорогой» использовалось только в неофициальном общении и предполагало либо близость (родственную, семейную и т.п.), либо ироническое пародирование темы близости. «Дорогая мама, вышли сала», но «Федюня, дорогой, ты давно в рыло не получал?» В последнем случае ирония часто маркируется словом «мой»: если уж про кого-то (или кому-то) говорят «дорогой мой», то это явно не ласка, а насмешка или угроза. Исключение - эротический дискурс, причём характерный для пожилых: «дорогой мой, милый» может сказать пожившая тётка своему мужу/мужчине.

Особые обращения

В любом обществе приняты особые обращения для людей с особым статусом - типа «судья такой-то», «доктор такой-то» и т.п.

В советской культуре в таком значении использовались воинские звания выше полковничьего и научные выше профессорского. Научные были весомее военных, потому что из генералов можно было разжаловать одним щелчком, а выгнать кого-то из академиков было довольно сложно. Сахарова публично именовали «академиком Сахаровым», даже когда сообщали советскому народу о его ссылке в Горький.

Слово «господин»

Звучало только и исключительно в телевизоре, имело единственное значение - «важный официальный иностранец» (например, посол Иностранной Державы). Впрочем, в СССР практически любой иностранец воспринимался как «важный», и небезосновательно: простые иностранные граждане в СССР появлялись крайне редко. Впрочем, бывали иногда иностранные туристы, но их так и называли - "иностранные туристы".
Ещё слово "господин" звучало в кино - опять же про иностранцев или добезцарёвые времена (которые воспринимались как времена "иностранные").

ДОВЕСОК. Единственное словосочетание, когда слово «господа» воспринималось без страха и напряжения и опознавалось как «своё» – это выражение «господа офицеры», напоминавшее о былой русской армии. Разумеется, советские офицеры так себя не называли и такого обращения к себе сколько-нибудь всерьёз не поняли бы, но в качестве «шутки юмора» это было почти допустимо, причём не только в военной среде. «Господа гусары, ну что насчёт пивка?» - мог сказать работяга другим работягам. Впрочем, он же мог сказать и «джентльмены», с той же шутливой интонацией.

Разумеется, это набросок, я многого не учёл (особенно - региональных особенностей). Так что поправки, замечания и дополнения приветствуются.

Интересно было бы также составить аналогичную схему для украинского языка (особенно западноукраинского, где, судя по всему, сохранилось "пан"), для прибалтийских языков и для языков азиатских/кавказских.

Александр Чернов

Спи спокойно, дорогой товарищ

Моим коллегам и пациентам.

Сначала вы заставили меня возненавидеть выбранную профессию, а затем убедили в том, что она является моим призванием.

Записки анестезиолога

© Александр Чернов, 2013

© ООО «Издательство АСТ», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Вечный змий

О том, что народ наш пьет часто и много, Александр знал еще с детства и, подобно многим своим сверстникам, чье отрочество пришлось на «лихие 90-е» и которые после распада «великой державы» имели возможность лицезреть более тяжкие социальные пороки, нежели простой алкоголизм, считал «закладывание за воротник» относительно безобидным способом расслабления. Во всяком случае, на заре своей врачебной карьеры он уже предвидел, что по роду деятельности и, в особенности, благодаря избранной специальности реаниматолога, ему регулярно придется сталкиваться с фактами злоупотребления алкогольными напитками. Еще будучи практикантом, он с любопытством просматривал статистические данные о структуре реанимационных больных, и цифра 8 % в графе «острая алкогольная интоксикация» показалась ему весьма приемлемой, объективно указывающей на число «перебарщивающих» в рвении развернуть свою широкую славянскую душу. Летальность, то бишь число отошедших в мир иной, среди жертв «зеленого змия» была на удивление низкой - менее 10 % от общего числа госпитализированных алкашиков, что еще более убедило Александра в относительной безопасности «культурного пития» и в истинности общеизвестной поговорки «губит людей не водка…».

Однако уже в течение первых месяцев самостоятельной врачебной практики он имел возможность убедиться в весьма сомнительной достоверности заученных показателей. Относительно небольшой процент «назюзюкавшихся» в общей массе реанимационных больных, как оказалось, указывал лишь на пациентов, у которых отравление спиртсодержащими напитками стояло основным диагнозом. На практике же, фактически каждый третий из поступающих в реанимационное отделение пациентов был с повышенным содержанием алкоголя в биологических жидкостях организма. Отравление же ставилось сопутствующим диагнозом или, нередко, вовсе не упоминалось, ввиду наличия у больного иных, более тяжких, патологий. В расчете летальности среди «перебравших» также имелись свои подводные камни. Дело в том, что при поступлении индивидуума в состоянии тяжелой алкогольной или наркотической интоксикации и при отсутствии у него явных признаков опасных для жизни болячек дежурными реаниматологами делалось все возможное для того, чтобы оперативно «откапать» данного пациента в стенах приемника и, не поднимая его в реанимационный отсек, побыстрее избавиться от едва начавшей варнякать биологической массы путем сплавления ее в другие, как правило терапевтические, отделения по месту жительства. Среди тех, кому, ввиду наличия тяжелых расстройств, все же «посчастливилось» быть оформленными в реанимацию, реальная смертность составляла по крайней мере 20–25 %. В большинстве случаев больные данной категории уходили в мир иной в первые же часы после госпитализации, не будучи еще в полной мере обследованными. Поэтому во избежание расхождения клинического, то бишь лечебного, и патологоанатомического, то бишь поставленного при вскрытии трупа, диагнозов безвременно почившему бедолаге в графе «заключительный клинический» пропечатывалось тавро: «Кома неясной этиологии». И мертвому не обидно, и живым не досадно.

Пили все. Наибольший процент в массе «перебравших» традиционно составлял «сильный пол» в возрасте 25–45 лет, относящийся в большинстве своем к безработной или занятой на неквалифицированном физическом труде части электората. Реже попадались более зрелые в возрастном отношении субъекты.

Исаак Данилович любил вспоминать в качестве примера медицинской казуистики случай десятилетней давности, когда он поздним вечером был вызван в приемник к древней старушке. По свидетельству родственников, она в честь своего 90(!) - летия почти без закуски выхлебала литр водки. Факт приема алкоголя больная подтверждала, но признаков тяжелой алкогольной интоксикации у нее не было и в помине. Бабка сохраняла полную ориентацию во времени и в пространстве, наизусть помнила свои паспортные данные, которые, по словам немолодой внучки, и на трезвую голову не могла вспомнить. Более того, она четко оценивала происходящее и безропотно подчинялась всем требованиям медперсонала. Лежала смирно, позволила установить себе внутривенный катетер, взять кровь на содержание алкоголя. Лишь когда встал вопрос об обязательном в таких случаях промывании желудка, «божий одуванчик» проявила недовольство. Ощутив в своем беззубом рту толстый резиновый зонд, она оттолкнула медсестру, выдернула чужеродный предмет и осыпала присутствующих таким богатым набором смачных ругательств, что многим ханыжкам, не употреблявшим матюков выше двухэтажных, свело бы скулы от зависти.

Я у мужа отродясь в рот не брала, а вы мне на старости лет эту змеюку впихнуть хотите. Не подходи, а то укушу, - честно предупредила она медсестру.

Спокойно усевшись на каталке, ровесница революции смачно сплюнула. Потянувшись, бабуля вознамерилась спрыгнуть на пол, но, оценив полуметровую высоту между ступнями своих коротких ног и бетонным покрытием, осмотрелась в поисках поддержки:

Ну что стоишь?! Помоги даме! - пристыдила она Эндяшева, единственного мужчину в приемнике. - Интельгент, называется!

Против столь веских аргументов Исааку Даниловичу возразить было нечего. И хотя обещанный укус, вследствие полного отсутствия зубов у престарелой хищницы, вряд ли мог нанести серьезные повреждения жертве, он, учитывая стабильное состояние пациентки, решил не рисковать. Заставив бабку проглотить солидную порцию адсорбентов и введя ей львиные дозы глюкозы и витаминов, Эндяшев отправил юбиляршу в терапевтическое отделение. Он был убежден, что количество спиртного, употребленного старушкой, сильно преувеличено очевидцами. И лишь наутро, когда из лаборатории был получен окончательный результат анализа крови старой шалуньи, он, увидев в графе «алкоголь» цифру 3 промилле, что фактически соответствовало двойной смертельной дозе, в очередной раз убедился в истинности утверждения: «Медицина - наука неточная». Кинувшись звонить в терапию, он узнал, что героиня вечера наотрез отказалась ложиться в стационар, мотивируя это тем, что в больницах «клопы кусачие», и, подписав отказную форму, была увезена родней в неизвестном направлении. Скорее всего, на продолжение устроенного в ее честь фуршета.

Впрочем, ни для кого из практикующих врачей не было новостью, что «старая школа» часто оказывалась гораздо живучей своих потомков. 50-, 60– и даже 70-летние выпивохи-отравленцы при прочих равных условиях выживали едва ли не чаще и выписывались из стационара гораздо быстрее своих хилых 30– и 40-летних преемников.

Нередко молодцеватый сталевар с косой саженью в плечах и без сопутствующей патологии, поступив с 1 промилле алкоголя в крови, залегал в реанимацию на 3–4 суток, медленно приходя в сознание, выкидывая коники в виде судорожных приступов, коллапса или синдрома отмены, в простонародье именуемом «белой горячкой». В то же время потрепанный жизнью тщедушный старичок с 1,5 промилле выздоравливал за ночь и наутро бодро требовал выписки.

За последнее десятилетие процент представительниц прекрасной половины человечества в классе реанимируемых пропойц неуклонно возрастал, достигнув примерно 1/5 в данной категории пациентов. Принцип «водке все возрасты покорны» работал и здесь. Упившиеся до потери пульса старшеклассницы, бывшие живыми (пока еще!) свидетельствами нерушимости традиций исконно пестуемого умения (или неумения) пить, чередовались с алкашками бальзаковского или «снова ягодкиного» возраста, разбавляемыми, в свою очередь, гражданками постарше, демонстрирующими наличие пороха гульбы в пороховницах расслабления.

Справедливости ради заметим, что ярлык «слабого пола», навешенный женщинам неизвестно кем и когда (вероятно, с подачи самих коварных интриганок, жаждущих льгот), - в больничных стенах зачастую абсолютно не соответствовал действительности. При одинаковых патологиях женщины выживали чаще, выздоравливали быстрее. Послеоперационные, инфекционные и иные осложнения у них возникали заметно реже и протекали гораздо легче, чем у мужчин.

– Проходите. – Александр повернул выключатель и придержал дверь, пропуская шатко бредущего за ним мужчину. – Присаживайтесь.

Сам он расположился напротив отца пациентки, на разостланном диване.

– Ну?! – нарушил повисшую тишину врач. – Рассказывайте.

– Понимаете, доктор, здесь такая ситуация, – сбивчиво начал мужчина. – Мы не сказали вам всей правды… Мы не могли, доктор! – Он наградил Темнова умоляющим взглядом.

– Спокойно, спокойно! Я все понимаю. У вас были на то веские причины. – Об истинном диагнозе Александр уже начал догадываться. Неясной оставалась лишь мотивация лжи.

– Да-да, доктор! Причины очень важны… Скажите, она умрет?! – Его верхняя губа дрожала, а непроизвольно двигавшиеся руки казались лишними отростками.

– Сложно сказать… – (Чертова привычка к обтекаемым фразам!) – Вероятность очень велика, – выдохнул врач.

– Я так и знал! – Отец обреченно откинулся на спинку стула и, сцепив побелевшие пальцы в тугой замок, сделал несколько глубоких вдохов, словно ассимилируя полученную информацию. – И ничего нельзя сделать?! – Дежурный в подобных случаях вопрос сейчас окончательно выбил утомленного реаниматолога из колеи.

– Я не Бог! И не пророк! Вы спросили о прогнозе, я ответил… Варианты всегда возможны, – смягчился он. – Но шансов мало. – Темнов опустил ладонь на колено, ставя точку в утомительном бесплодном обмене фразами. – Я вас не за этим пригласил.

Вновь погрузившийся в защитный ступор отец, казалось, не слышал последней фразы.

Наклонившись, Темнов легонько толкнул обтянутое демисезонными брюками колено собеседника.

– Вы меня слушаете? – Поймав отчаявшийся взгляд карих глаз, врач повторил изначальный вопрос: – Чем она отравилась?

– Да, конечно… Вы ведь все уже поняли… Правда, доктор?

– Для меня ясен лишь факт отравления. Предположительно, таблетками. – Александр решил не блюсти утомительную процедуру и выкладывал все начистоту. – Но характер яда мне неизвестен. Я могу лишь предполагать. Если же вы сообщите мне наименование препарата и приблизительную дозу, то я, возможно, – он сделал паузу, выделив последнее слово: – Возможно, смогу откорректировать лечение, подобрав более оптимальную схему.

– О, господи! За что нам это?! – Он театрально заломил руки, воздев влажные глаза к потолку. Пересохшие губы беззвучно задвигались.

– Успеете еще помолиться! – прервал неуместный, по его мнению, ритуал Темнов. – Вы меня задерживаете.

– Простите! Я просто… – Дрожащая рука отца извлекла из кармана куртки светло-желтый флакончик и протянула врачу: – Вот…

– Но ведь это рецептурное средство! Как оно оказалось у вас дома? – удивленно нахмурился реаниматолог, прочитав название сильнодействующего транквилизатора.

– Это жены. Она иногда принимает. Нервы, знаете ли…

– Она на учете у психиатра?

– Н-да… Только, пожалуйста, не разговаривайте с ней на эту тему… – поспешно предупредил он. – Я сам отвечу на все ваши вопросы.

«Ну, по крайней мере один любимый человек в его жизни останется», – горько отметил про себя врач.

– Сколько таблеток приняла девочка?

– Жена только на днях принесла новый флакон…

– То есть ваша дочь выпила все эти таблетки?

– Д-да. Э-эт-то м-мно-г-го?

– Спасибо. Пока все. – Темнов поднялся и отпер дверь. – Идите к жене. Вдвоем вам будет легче.

Поняв, что разговор окончен, мужчина, пошатываясь, вышел в коридор. Отошедшая от обморока мать вновь подпирала стену у входа в реанимационный отсек.

– Света, проводи родителей в холл перед кардиологией… Вы дойдете? – обратился врач к женщине.

– Я останусь здесь… – тихим, но непреклонным тоном произнесла она.

– Из больницы вас никто не гонит, – коряво успокоил ее Темнов. – Но под дверями реанимации находиться запрещено… Таков порядок, – развел руками он.

– Пожалуйста, доктор! – вступил отец. – Мы тихонько… Только постоим. И все. Мешать мы вам не будем…

– Будете! – Невыспавшийся Александр гневно сверкнул глазами на несчастных родителей. Его утомила беседа в кабинете, и он не собирался продолжать обмен мнениями. – Одним своим присутствием вы уже оказываете на нас определенное психологическое давление. Разве не понятно?! А это отнюдь не способствует более внимательному выполнению профессиональных обязанностей… – Жестко, но честно. – Света, возьми сидячую каталку.

Помедлив, отец согласно кивнул лысеющей макушкой. Мать, шатко отделившись от стены, устроилась в поданном санитаркой кресле. Проводив взглядом удаляющуюся по коридору троицу, Александр вошел в реанимационный блок.

– Давление скачет, – сообщила Татьяна. – Причем без видимых причин. На соде восемьдесят на сорок держалось, а как р*н поставили – до шестьдесят на тридцать упало. Странно как-то…

Уже зная, что он увидит, Темнов оценил неврологический статус пациентки и заглянул ей в глаза. «Твою мать!.. Плывут». Темно-голубые кружки значительно увеличились в размерах, занимая сейчас практически половину диаметра сетчатки.

Просмотрев лист назначений, реаниматолог на несколько секунд задумался:

– Усильте мозговую подпитку, – велел он медсестре. – Это и это, – он поставил дополнительные плюсы в графах напротив соответствующих медикаментов, – в двойной дозе. При снижении АД – сразу зовите.

Коридор был пуст. Не выключив свет, Темнов одетым улегся поверх одеяла и, созерцая пожелтевший от никотиновых смол потолок, попытался трезво проанализировать ситуацию. «Прогноз для жизни у девки хреновый. Отек мозгов не спадает… Невролога позвать, что ли…» Взгляд врача остановился на черных стрелках настенных часов. 3:20 утра. «А смысл? Он ее что, с аппарата ИВЛ снимет? Лечение я и без него назначил в полном объеме… Токсиколог?.. Те же яйца… Лаборатория раньше 8:30 – при самом идеальном раскладе – анализ не выдаст. К тому же препарат и так известен. Приблизительная доза – тоже… – При мысли о гигантской дозе принятых самоубийцей транквилизаторов Александра передернуло. – Эх, сейчас бы протокол первичного осмотра напечатать!.. Все равно уже не заснуть…»

– Александр Евгеньевич! – Приглушенный дверью шепот не предвещал ничего хорошего.

Татьяна молча кивнула в сторону реанимации. Темнов кивнул в ответ, и они поспешили к пациентке.

– Давление минуту назад почти до нуля упало, – усугубила его подозрения Людмила. – Пульсоксиметр, как раненый, визжал… Сейчас вроде повысилось… – неуверенно заключила она, указав на мерцающую шкалу.

Ослабленный, но все еще ритмичный пульс отчетливо определялся на бледных запястьях. Дыхательные шумы добросовестно работающего аппарата прослушивались над всей поверхностью легких. Но ширина зрачков достигла максимально возможного предела, заняв всю сетчатку. Глазные рефлексы не определялись.

Александр осторожно повертел голову пациентки с боку на бок, хмуро следя за послушными маршруту движения кружками зрачков.

– Охлажденный физраствор есть?

– Откуда? Только комнатной температуры, – пожала широкими плечами Татьяна. – Зачем он нам…

– Хорошо. – Впрочем, сейчас подобные нюансы не имели значения. – Света, спусти воду и набери похолоднее. Стакан, не больше.

Взяв десятикубовый шприц, он набрал из поднесенной санитаркой кружки прохладную жидкость и, нацепив на кончик шприца короткий пластиковый катетер, медленно ввел воду в левое ухо девушки. Трижды повторив процедуру, он неспешно проделал ту же манипуляцию с правым.

– Ясно, – выдохнув, распрямился Темнов. – Приготовьте адреналин. На всякий пожарный. Вентиляция в прежнем режиме.

Безутешный отец смертницы вновь ждал его на выходе из отделения.

– Доктор!

– Я же вас попросил не торчать у дверей… – Александр осекся.

– Это очень важно, доктор! Выслушайте меня! Умоляю! – Они уже дошли до дверей кабинета. На этот раз врач вошел первым.

– Я не решался вам это сказать, доктор… Понимаете… – Он так и остался стоять посреди небольшой комнатушки, возвышаясь над сидящим на диване Темновым. – Мы, то есть наша семья – люди верующие. Христиане… – Он запнулся, не то от волнения, не то в ожидании реакции слушателя.