Переспал с со снохой рассказы. Навязчивая идея воплотилась в жизнь

Григорий Афанасьевич Метелёв был председателем колхоза" Социализм". В этот захудалый колхоз входили угодья вымирающих деревень, расположенных по речке Федоровке в глухой вятской глубинке.

Сам председатель жил в деревеньке, где остались три избы да ферма, на которой работала дояркой его жена Анна. Ей помогало всё семейство: две дочери, четырнадцати и шестнадцати лет, малолетний сын и сноха Тоня, жена старшего сына Анатолия. На молоканке, где перегоняли молоко, управлялась тёща, крепкая старуха лет семидесяти.

Круглолицая, крутобёдрая, она всегда была ладно и опрятно одета. На ней франтовато сидели кофточка с оборками и тёмная шерстяная юбка, на ногах блестели резиновые сапожки, "лаковые", как говорили на Вятке.

Бабка была главной в большой семье председателя. Ею регулировался и вдохновлялся привычный деревенский уклад семьи с традициями, идущими, видимо, из глубины вятской древности. У бабы Оли, как её называли домочадцы, ещё была жива мать, древняя старуха девяноста с лишним лет. Она по старости давно потеряла бразды правления, и ей доверяли лишь вязать носки и "мерять" младенцев в бане, заговаривая от "уроков и переполохов".

Тоня с любопытством наблюдала за всем, что происходило в доме её мужа. Она побаивалась бабку, жалела трудолюбивую свекровь, день и ночь пропадавшую на ферме, подружилась с золовками и весело проводила с ними время, свободное от работы. Манила речка, заросли малины за рекой, катанье на смирном мерине Соловке. Ещё интереснее было ходить по заброшенным избам, в клетях и подклетях которых было ещё много старинных предметов: прялок, лаптей, кросен, берестяных кузовков... Тоню волновало сознание того, что она прикоснулась к вековым русским корням и жалела, что эта старинная жизнь исчезла, оставив уже никому не нужные вещи...В семье Метелёвых ещё пользовались кроснами, бабка виртуозно ткала на них цветастые половики. А в сундуке у неё Тоня видела старинный домотканый сарафан и клетчатую ярко-красную юбку.

Женская половина деревенских жителей, как заметила девушка, была гораздо более уважаема и полноценна, чем мужская. Мужики, все без исключения, страдали пристрастием к спиртному и находились под постоянным надэором женщин. Это происходило и в семье Метелёвых.
- Спит, колеет, воровски на сеновал залез, ишь, спрятался! - ругала бабка Григория Афанасьевича, который с глубокого похмелья решил выспаться и, уйдя рано утром из дома якобы по председательским делам, забрался на сеновал и спал глубоким сном, зарывшись в пахучее сено.
Бабка имела феноменальный нюх, выработанный долгими годами охоты на зятя-пьяницу. Она знала все его уловки и "хитрости", видела затылком, куда он пошёл и что делает. Зять с позором, руганью и сеном во взъерошенных волосах покорно шёл "отбивать" литовки.

Григорий Афанасьевич, трезвый или с похмелья, не находил в себе силы перечить тёще, но, по-видимому, в глубине его души постепенно накапливалась ненависть к ней, которая выплёскивалась в страшные скандалы, когда он приезжал домой в невменяемом состоянии.
Тогда он жестоко бил жену всем, что попадалось под руку, душил её, ругаясь последними словами. Бабку даже пьяный бить не смел.

Ну-ко, зачерпни стаканчик, - украдкой просил он Тоню, показывая на лагун, стоявший на лавке у русской печи. В лагуне бродила брага. Тоня знала "хитрость" лагуна. Отверстие в нём было такого размера, что в него проходила только женская ладонь. Отковыряв корочку теста, которым замазывали деревянную квадратную крышечку, Тоня доставала свёкру стаканчик сладкой пьянящей жидкости. Это было маленькой тайной Тони и её свёкра.

У Тони теплело на душе про виде свёкра. Высокий, худощавый, с густыми пшеничными бровями и нависающими на лоб прямыми прядями волос, он был по-азиатски скуласт, голубые,как васильки, глаза тоже имели какой-то восточный разрез, что ставило Тоню в замешательство: откуда в вятских глухих лесах в чертах её свёкра, русского мужика, появился загадочный восточный мотив?
Вечерами он звал её играть в карты. Ярко горела керосиновая лампа, на окно наваливалась из леса тёмная волглая тьма, а за круглым столом семья Метелёвых весело играла в покер. Тоне было легко и радостно, несмотря на то, что из-за ситцевой занавески на печи неприязненно поблёскивали сверлящие глаза старухи. Но рядом с Тоней сидел её муж Анатолий, из-за которого она, бросив всё, помчалась в эти древние глухие места, смеялся Григорий Афанасьевич, спорили девушки-золовки и сладко зевал маленький Вовка, которого никак не могли прогнать к бабке на печку. Анна спала, умаявшись за день.

В избе было тепло и уютно, и Тоня с тайным страхом в душе представляла огромное лесное пространство вокруг их избы на все четыре стороны до самых звёзд.

Я, когда женила сына, надеялась, что стану матерью его избраннице. Ведь есть же счастливые свекрови, которых чуть ли не со дня свадьбы невестки «мамой» зовут. Чем я хуже?
Живем мы в двухкомнатной квартире, себе девятиметровку оставила, молодым большую комнату отдала. Отремонтировала её, коврами увешала и даже под ноги красивый ковёр положила, мебель лучшую поставила – живите!
Месяц живем, другой, присматриваюсь я к снохе и душой вяну: сынок - сынок, и где же ты такую рохлю откопал?! Такой видный, умный, неужели путёвую не мог себе найти?
Мало того, что бесприданница, так хоть бы красивая была, а то – маленькая, щупленькая, лицо белое, как у фарфоровой куклы, а на нём одни глазищи. Как зыркнет ими – насквозь прожигает! Говорит тихо, медлительная. Да у меня в её возрасте всё от рук отлетало! Мужа проводит на работу и уйдет в свою комнату. Нет, чтобы со мной на кухне посидеть, поговорить о чем-нибудь женском, чайку попить. Загляну к ним, а она лежит на диване, свернувшись клубочком. Стану поднимать - «Мне плохо»,- говорит. Беременная она, ну и что?» Беременность – не болезнь»,- говорю, а она: « У меня токсикоз.» Вот она, нынешняя молодежь! Слов мудрёных нахватались, чтобы ими лень свою прикрыть. Раньше мы и слов таких не знали, работали до последнего дня, всё делали, живот – не помеха!
Я её по-матерински учу: пока муж на работе, встань, приберись, ковры пропылесось, а к ужину курицу зажарим, я купила. «Спасибо, говорит, не нужно курицу жарить, Серёженька просил меня салат «Оливье» сделать»! «Оливье»? Что же это за еда работающему мужчине?! Да и потом, я этот салат только к праздничному столу готовлю! «Оливье»! – в честь чего?! Значит материнская еда ему теперь поперёк горла стала, если он эту пигалицу просит готовить. Ну, ладно! Проглотила я обиду. Курицу всё же пожарила и демонстративно одна её съела!

Как-то раз захожу к ним, смотрю: сумка большая стоит, битком набитая. Открыла – белье: постельное, скатерти, полотенца…
-Ира! Что это такое?! – спрашиваю с ужасом в голосе.
-Мы завтра с Сережей в прачечную самообслуживания идём, там хорошо: быстро и удобно.
Ей-то хорошо, а сына моего кто пожалеет! Неделю работает, как вол, а в выходной, вместо отдыха – в прачечную, бельё стирать?! И потом – не мужское это дело!
-Ну-ка быстро вытряхивай сумку! Вон стиральная машинка в ванной стоит. Замочи белье, а потом стирай. На лоджии высохнет! Ишь, что удумала!
-Это не я удумала, Сережа настоял. Мне тяжело большую стирку осилить, поясница болит…
-А как же ты думала? Замуж вышла, только чтобы с мужем кувыркаться? Замужество – это прежде всего труд! Думаешь, рожать - легко? Или детей растить – легко? Давай-ка, милая, втягивайся потихоньку! Взялся за гуж, не говори, что не дюж, - так-то в народе молвят.
Заставила её белье перестирать, правда, помогла немного, не могла смотреть, как она пододеяльники елозит.
Сын на следующий день мне выговор сделал: ты, говорит, бессердечная, как могла так поступить! А что я такого сделала?! Стирка – обычная женская работа. Его же, дурачка, пожалела. Обиделась я, неделю к ним в комнату не заходила, а тут вхожу и – чуть не упала. На стенах – пусто! То есть – совершенно пусто – ни одного ковра!
-Где ковры? – спрашиваю, а сама за сердце держусь.
-Мы их сняли… Извините.. Без них легче дышится…
-Мало воздуху – окно откройте. А красота, уют – как без этого?
-Уют не ковры создают…
Ишь ты – стихами заговорила! Понахватались из телевизора! Я эти ковры с таким трудом наживала, для них же старалась, и вот тебе – благодарность! Ладно, думаю, и это проглотим, забрала ковры, запихнула к себе под кровать, пусть лежат! Еще попросят, когда голые стены надоедят!
А недавно очень уж долго сноха их комнаты не выходила – тишина такая, словно нет там никого. Чего она там притихла, думаю, спит, что ли? Приоткрыла дверь – сидит за столом, пишет что-то.
-Чего пишешь-то? Поди, школу давно окончила!
-Письмо маме.
-Это дело нужное, мать забывать нельзя. Молодец, что пишешь, - говорю, а сама через её плечо заглядываю, любопытно же, что она пишет о нас. Это уж как пить дать обо мне да о сыне речь ведёт. Смутилась она и ладошкой написанное прикрыла, я только несколько слов успела прочитать: «…да, свекровь моя – непростой человек…» Так и есть! Обо мне пишет, видно, жалуется матери. А на что жаловаться-то? Я грубого слова ей не сказала, всё – для них, для них и живу. А если когда замечание сделала, так на то я и мать, чтобы детей наставлять, учить уму-разуму. Может, я не такая грамотная, как её мать, а жизнь знаю.
Сваху свою, мать Ирину, я только на свадьбе видела: дробненькая такая, ладная, интеллигентная – детей музыке учит. Голос тихий – как она с ними справляется?
Уезжала домой после свадьбы – глаза свои заплаканные всё прятала. А чего плакать-то? Что мы – нелюди какие?
Письмо это не выходило у меня из головы. В тихом омуте, говорят, черти водятся. Я всё жду, когда она меня «мамой» назовет, а она, оказывается, кляузы на меня своей матери пишет! Ишь, как смутилась-то, когда её врасплох застала. Хотела Серёже про письмо рассказать, а потом решила – промолчу, не буду мира меж ними рушить. Но обида на сноху крепко засела в меня.

Через два дня на третий – молодые приехали. Сережа оживлён, радостью светится, а Ира молчит, улыбается да ходит по квартире и всё рассматривает.
-Ай, потеряла что, детка моя? – спрашиваю. Она поглядела на нас с Сережей взглядом, от которого пень зацветёт, и говорит:
-Соскучилась,… - а потом озорно так: - мама, мы с Сережей торт купили, попьём чайку?
Сидели мы втроём на кухне, пили чай, разговаривали, и мне вдруг показалось, что ради этих вот счастливых минут я, наверное, свою жизнь прожила.
Дождалась я, пока Сережа с кухни вышел, села рядом со снохой и сказала:
-Прости, дочка, но письмо твоё маме я... того… и отправила…
-Я не успела… спасибо! - она понимающе улыбнулась.
-Это тебе спасибо… за науку, - а про себя подумала: и мышке – тоже.

Я уже сама свекровь, но три года,проведенные в одном доме с матерью мужа, дали мне надежный урок, который я хорошо усвоила.

Молоденькой студенткой педвуза я вышла замуж по крышесносной любви и молодой муж Геннадий привел меня к себе в одну из трех комнат в квартире, где жил со своей мамой, Александрой Ивановной. Брат Лёня на то время служил в армии. Встречена я была без восторга, так как свекрови хотелось видеть сына в зятьях.

Была уже присмотрена невеста, хромая девушка, но зато со своим домом. Не вышло, привел сынок к себе домой робкую деревенскую девочку, которая боялась шагу ступить, чтобы не вызвать недовольство свекрови. Мой муж был нежеланным ребенком и воспитывала его бабушка по матери, а отца он не знал. Но всё же Александре Ивановне пришлось вернувшегося из армии сына поселить у себя. Вскоре, оставив тесную однокомнатную квартирку, а в ней-верно спивающегося бывшего мужа, отчима Геннадия, свекровь с двумя сыновьями въехала в новую просторную трёхкомнатную квартиру.

Её на работе ценили. Свекровь родила Генку в послевоенные годы в « девках», но, чтобы читатель не заблуждался относительно её морального облика, отмечу, что она не была девицей легкого поведения. Так случилось, оставил её непорядочный жених беременной, не готов ещё был к семейной жизни, а была свекровь грамотной и собой хороша. Опять же, куда она одна с младенцем, это только в фильмах матери- одиночки успешно делают карьеру, поэтому трехмесячный мальчик был оставлен бабушке.Но участия в его жизни мать уже не принимала. Вскоре она вышла замуж, родила сына Лёню,а старшего только однажды взяла погостить в город, но пьющий отчим устроил скандал-больше у матери Гена не был. Детскую обиду подогревал подловатый с детства Лёня, его тоже на время, летом,привозили в деревню, там он хвастался, мать получала два подарка к Новому Году и оба съедал он один. Вырос упитанным. Бедный его брат Гена, лишенный родительской любви, жил в приземистой хате под соломенной крышей в холоде и голоде, только изредка видел жалкий кулек липких подушечек, но зато любовью бабушка его не обделяла.

Без родительской поддержки Гена не смог получить образование – сразу пошел работать после школы, потом- в армию. Учился уже позже,заочно. Лёню же мама любила, а как же иначе-сын ведь, регулярно слала в армию посылки, Генке же только один раз прислала десять рублей.

Мои лучшие женские годы медленно впитывали яд ненависти, я надежно зарабатывала невроз. Александра Ивановна, ожидая Лёниного возвращения из армии, целеустремленно выживала нас из квартиры. Генка меня в обиду не давал, но свекровь в его присутствии меня и не задевала. А вот когда его не было дома, тут она давала волю словам: злым, обидным для меня, оскорбительным. Маму мою, приезжавшую из деревни, не пускала на порог, приютила её соседка, этажом ниже, а виделись мы днем на улице. Я мужу не жаловалась-избегала скандала, но уходила в выходные дни из дома, сидела в кино, заходила в музеи, ведь свекровь была дома, а это значит опять унижения и оскорбления. Заглядывала в чужие окна и страстно мечтала о своем уголке, пусть маленьком, тесном, но своём, где не было бы обид и я не жалась бы по углам, спасаясь от злобы. Но Гена, придя с работы, хотел есть, а я, даже если и была дома, не могла выйти без него на кухню и что-то приготовить, сидела, закрывшись в комнате.

Умерла бабушка, которую Гена называл матерью. Поразило следующее: Александра Ивановна, собираясь на похороны матери, напевала, как обычно она всегда делала, Гена плакал.

Во мне зародилась новая жизнь, но я, полуголодная, уставшая после занятий, по сугробам в исключительно многоснежную и холодную зиму того года ходила вдоль домов и спрашивала прохожих о квартире внаем. Моя беременная невестка утром получала стакан свежевыжатого сока, а мне свекровь запретила пользоваться стиральной машиной. Жизнь моя превратилась в ад, когда Лёня вернулся из армии и мама, одержимая идеей женить его как можно скорее, чтобы выгнать ненавистную семью старшего сына, меня просто изводила придирками, оскорбляла моих родителей, чтобы было ещё больнее.

Телевизор стоял в нашей комнате и Александра Ивановна смотрела обязательный фильм после программы «Время» допоздна, а мне так хотелось спать,вставала я рано,к восьми часам нужно быть в институте. Это была просто изощренная пытка недосыпанием.

Родился холодным вьюжным февралем сын. На руках бабушки он ни разу не был, только утром, со вздохом она отмечала: «Опять плакал!»

Но всё когда-либо кончается, съехали мы в трехкомнатную квартиру в доме неподалеку, заняли одну комнату, жили, так сказать, с подселением, бытовало тогда, в семидесятые, такое выражение. Сыну было две недели. Пустяк, что три хозяйки на маленькой кухне, я обладала такими же правами, как и все- меня не унижали, не заглядывали в кастрюли, раздраженно хлопая крышками. Бабушка не пришла ни разу, а жили недалеко друг от друга, в десяти минутах неспешной ходьбы. Я тогда и не понимала, что это противоречит женской сути -первый внук не вызвал у свекрови родственных чувств. Поняла только, став сама бабушкой. Ночью вставала, оберегая покой невестки, хотя работала и работаю по сей день ради внука, но взяв в руки пищащий комочек, чувствовала в груди сладостно-щемящее,непередаваемое словами чувство любви и нежности к этому родному существу.

А что же Лёня, оставшийся с мамой в просторной квартире? Прежде всего спустил в подъезд наш мебельный гарнитур-моё приданное. Мы сняли меблированную комнату и свою мебель просто некуда было поместить. Затем женился на разбитной, как вскоре оказалось,пьющей, старше себя лет на пять, женщине. Я не общалась с ними, меня по-прежнему не привечали в доме свекрови, но Гена виделся с братцем, бывал у них. В новообразованной семье теперь случались даже драки, «младшая» невестка не желала уступать маме ни в чём, знала свои права- но разнимать их приезжала милиция. Лёня ещё раз сделал нам «доброе» дело, отобрал очередь в жилищный кооператив, куда раньше его подал заявление старший брат. Но у Лёни было уже двое детей, неоспоримое преимущество, поэтому нашей семье отказали, вычеркнули из списка, а его семью поставили в очередь.Александра Ивановна испугалась нашего возвращения.Знала бы только она,что я ни за какие коврижки не стала бы с ней жить.Развелась бы с мужем, если бы он возражал, уехала бы в деревню к своим родителям, но к ней в квартиру никогда не вернулась бы. Но мама этого не знала и уговорила Лёню отказаться от «нашей» квартиры и очередь вернулась к нам, однако Лёня взял за это определенную сумму, а как же, родня родней, а уступку нужно оплатить.

Мы въехали, наконец, в свой дом, первичный взнос внесли мои родители, Лёнина жена, Валя, кстати, не работавшая после рождения детей ни дня, тоже въехала, но в тюрьму, за кражу. Стали в те годы появляться магазины-самообслуживания и бутылку шампанского Валя прихватывала не раз. Пили вместе с Лёней, правда, посадили её за более серьезную кражу.

Внуки Александры Ивановны остались на её руках-но она не роптала- ведь от любимого сына рождены. Нашего сына она знать не хотела, впрочем, он её и не воспринимал, как бабушку. Называл по имени-отчеству, со словом «бабушка» она не ассоциировала.

Дряхлела, стала вызывать «неотложки», часто по ночам стучала к сыну в комнату, чем он был крайне недоволен. Недовольство выражал гневно, внуки его поддерживали, бабушке не место в квартире, молодым нужно устраивать личную жизнь, а тут старуха цепляется за жизнь, спать не дает. Лёня появился у нас: надо взять маму к себе, он устал от неё, пора и старшему отдать сыновий « долг», как любят сейчас писать в соцсетях. Я отказалась обсуждать этот вопрос,Гена без восторга, но согласился. «Хорошо- тогда сказала я-но наш сын скоро женится, в зятья я его не отдам. Лучшее место в квартире-ему с женой, бабушке-что останется, уж не обессудьте » Вот такой неблагодарной я оказалась. Конечно, одна из комнат была бы её. Но мама не захотела к нам на таких условиях и попросилась к младшей сестре в деревню. Знать бы ей, что сын мой вырос порядочным человеком, её-тоже, а я из наивной девочки не переросла в мстительную фурию. В деревню её взяли, но с мебелью, частью пенсии. Чистоплотная, привыкшая к удобствам, медицинской помощи, Александра Ивановна страдала. В просторной избе было зимой холодно, дуло из-под двери, она украдкой она подбрасывала поленья в печку, мерзла. Любимые внуки её навещали, а как же, в определенные числа ежемесячно. Деревенские племянники, завидя в окно гостей, спешащих увидеть бабушку, объявляли родителям: «Инкассаторы приехали». Иногда приезжал Лёня, вальяжный, хамоватый, но мама радовалась: «Сынок приехал!»

Семь лет жила моя свекровь в изгнании, внуки наезжали каждый месяц, бабушка ведь, родной человек, при этом исправно увозя домой положенную им часть пенсии, к работе они не стремились. Мама их вернулась из мест не столь отдаленных, но папа её не принял. Ворованное шампанское любил попивать, а ответ держала жена, ему бы остановить её порочную тягу к воровству, да куда там, но за порог он её, мать своих детей, больше не пустил.

В восемьдесят два года Александра Ивановна скончалась, лишенная медицинской помощи, хороших бытовых условий, да просто элементарного ухода, в котором нуждается пожилой человек. А материнская любовь ущербна, если она избирательна, любят всех детей одинаково. Невестку, как дочь, любить невозможно, но относиться к ней порядочно, свекровь просто обязана и воздастся ей за это.

Родители Наташи мне понравились. Особенно мама. Папа был малоразговорчив. Поэтому, весь вечер вела Любовь Николаевна. Она оказалась превосходной хозяйкой. Ужин был просто восхитителен. Я предложил тост за родителей невесты, а также за прекрасную хозяйку этого дома, которая приготовила такой шикарный стол. Любовь Николаевна немного зарделась, но по виду было приятно слышать лестные слова. Вечер прошел замечательно. Когда вернулся домой, я перезвонил Наташе, узнать какое впечатление произвел на родителей. Наташа сказала, что вс в порядке. Особенно понравился маме. Такой красивый, воспитанный юноша, - передала дословно Наташа, слова мамы. Мне было приятно.

Дни перед свадьбой были очень суетными. Выбирали платье, костюм, туфли, договаривались на проведения вечера в ресторане. Хлопоты с нами разделяла мама Наташи. У не был превосходный вкус. Платье невесты и мой костюм выбирали с е помощью. Так что жених с невестой выглядели на все сто.

И вот наступил день бракосочетания. Торжественная процессия прошла со слезами мам и напутствием отцов. В 19 часов начинался вечер в ресторане. Все были нарядные. Но особо выделялась моя теща, Любовь Николаевна. На ней было стильное вечернее платья на узких бретельках с шикарным декольте. Взгляды мужчин были прикованы к ложбинке между грудей. Даже я ловил себя на мысли, что моя теща чертовски привлекательна. Свадьба была веселой. Много танцевали. На один из медленных танцев я оказался с тещей в паре. Наташа была в паре с моим отцом. Аромат, которой исходил от тещи, дурманил меня. Близость, в которой мы находились, как бы подливало огонь в масло. Я возбудился. Член мой предательски разрывал ширинку. Любовь Николаевна заметила мой конфуз и предложила выйти на улицу, подышать свежим воздухом, снять напряжение.

Моей дочери повезло, что муж такой легко возбудимый,- начала Любовь Николаевна. Но если будешь изменять Наташе, лучше, чтобы она об этом не знала. Что Вы!! Я не собираюсь изменять, - сказал я. На что Любовь Николаевна улыбнулась. Все мужчины так говорят, но их мужское начало говорит о другом. Ты же возбудился, когда мы танцевали! И с природой ничего не поделаешь. Так что не будем лукавить. Но Наталью не обижай!!!

Да было о чем задуматься. Женщина придерживалась современных взглядов. С ней было легко беседовать на такие пикантные темы. С родителями у меня такого откровения не было. Как было у них в семье? Изменяет ли ей муж? Знает ли она про его измены? Мне интересно было узнать ответы на эти вопросы.

Свадьба прошла замечательно. После свадьбы я перешел жить к родителям невесты. У них была трехкомнатная квартира. Все готовились к рождению первенца. С Натальей из-за беременности сексом не занимались. По утрам просыпался с оттопыренными трусами. Чтобы как-то снять напряжение я много работал. Уходил рано утром, приходил поздно вечером. Природа же требовало сво. Наталью положили в больницу на поддержку. Мы с родителями навещали е. В один из дней Геннадий Петрович поехал в рейс, и мы с Любовью Николаевной остались вдвоем в квартире. Утром, я, как обычно, проснулся с сильной эрекцией. Решил сходить в туалет. Путь проходил мимо спальни родителей Наташи. Я, прикрыв достоинство, отправился в путь. После туалета, эрекция не ослабла. Я решил принять душ. Все-таки вода снимает напряжение. Когда выходил из туалета, то лицом к лицу столкнулся со своей тещей. Мой бугор уперся ей в бедро. Я жутко покраснел, извинился и быстро залетел в ванную. Любовь Николаевна лишь улыбнулась, видя мою застенчивость. После душа я немного успокоился. Любовь Николаевна пригласила на завтрак. Я зашел красный, как помидор.

Чтобы разрядить обстановку, Любовь Николаевна произнесла: Ничего страшного не произошло. Все это в порядке вещей. Мы позавтракали. Любовь Николаевна пошла собираться на работу. Я, убрав посуду, тоже отправился в свою комнату. Проходя мимо спальни родителей, я заметил, как теща одевалась. Она была в черных колготах и белой блузке. Юбку она одевала именно в тот момент, когда я проходил мимо спальни. Зрелище было супер. Круглая, небольшая попка была плотно обтянута колготами. Когда теща нагнулась, чтобы продеть ногу в юбку, я не знал, куда себя деть. Мо лицо вспыхнуло с новой силой. Такого выдержать я не смог. Залетев в свою спальню, я достал свой инструмент и начал онанировать. Мне хватило одной минуты. Спермы было много, и она вся оказалась на полу. Надо было идти на кухню за тряпкой. Теща уже оделась и ждала меня. Что-то случилось? , - спросила меня. Немного выпачкал пол, - выпалил я. Давай помогу,- и проследо вало за мной в спальню. Она сразу поняла, что случилось, но виду не подала. Теща вытирала пол, а я не знал, куда деть свои глаза. Такое бывает иногда, не надо казнить себя,- лишь сказала Любовь Николаевна. Мы разошлись по своим работам, договорившись встретиться вечером возле больницы.

Здравствуйте! Меня зовут Марина (имя настоящее), мне сейчас 26 лет, муж на два месяца младше, дочери 7 лет. Моя история хоть и необычная, но вполне реальная. Прошу строго не судить, просто некому и негде выговориться уже. Знаю, что это неправильно, это грязно и мерзко, я сама себя ненавижу, стыдно мужу в глаза смотреть, его матери – она вообще святая женщина, дочери – они не заслужили всего этого, но я ничего не могу с собой поделать. Начну по порядку.

Замуж вышла, как это было принято говорить, скорее всего, по залёту. Не сказать, что я его (мужа) особо любила, мне просто было с ним интересно. С мужем познакомилась, будучи студенткой на втором курсе, мы учились параллельно, но на разных факультетах. Стали встречаться, затем сняли комнату на двоих. Через полгода я забеременела, и мне пришлось уйти в академ, Вова (будущий муж) продолжал учиться и ещё на работу устроился.

Через полгода после рождения дочки я возобновила учёбу. Окончили с горем пополам, муж по распределению попал в периферию. Я не работала, мотались по съёмным квартирам, Вова часто менял работу, денег всё время не хватало. Даже свадьба и та была в общаге уже после родов. Потом его отец сообщил, что построил хороший дом в нормальном городе, что его специальность востребована у каких-то знакомых, и пригласил нас пожить у его родителей. Как нам были рады… Они нянчились с внучкой, нам выделили весь второй этаж…

Вова хорошо втянулся в работу, стал, наконец, приносить неплохие деньги, подарки дочери и мне иногда, но внимания стал уделять больше работе и друзьям, чем мне. Но зато я нашла общий язык с его родителями, особенно с отцом Виктором Николаевичем. Мы могли с ним часами болтать на любые темы, заниматься домашним хозяйством, какими-то делами – у него небольшой магазин в посёлке, и я там тоже по доброй воле была задействована.

Мужчина он солидный, видный и, несмотря на возраст, выглядит гораздо младше своих лет. Частенько стали болтать и на сексуальные темы. И от большего частого общения меня всё сильнее и сильнее тянуло к нему. Он с каждым днём мне становился всё более и более симпатичен – не только как родственник и как человек, а как МУЖЧИНА! Да, именно как мужчина, как самец, как человек, с которым бы мне хотелось разделить кровать. Он меня часто обнимал как сноху, как дочь, а у меня просто мурашки по коже.

Может, это было от дефицита внимания со стороны мужа: секс – одна палка раз в десять дней, короткие поцелуйчики, да и на ласки скуп. Секс с мужем стал просто как физическая необходимость, хотя оргазмы регулярны… Не знаю, почему так всё произошло, не знаю!!!

И вот в подсобном помещении магазина мы с Виктором Николаевичем укладывали товар на полки, я чуть не упала с табурета, он меня поймал и… Произошло! Мы поцеловались!!! Взасос, долгим поцелуем! Я не знала, что со мной творилось на тот момент. Я готова была ему отдаться прямо там, в подсобке, уже стала стягивать с себя платьице, но он меня остановил. Отошёл в сторону, извинился, попросил больше никогда не оставаться вместе наедине, потому что это больше, чем предательство.

Нас хватило на две недели. Всё это время я думала только о НЁМ! Даже с мужем представляла в постели его отца. Свёкор тоже изменился в лице, стал более замкнут и мрачен. Свекровь так и не замечала, что с ним происходит что-то не то, да и, с его слов, секса с матерью Вовы у них давно нет по причине её болезни.

Через две недели после вышеуказанных событий мы отмечали день рождения дочери. Муж напился в стельку и уснул. Виктор Николаевич пьёт очень мало, а я вообще непьющая. Свекровь ушла тоже спать, сославшись на плохое самочувствие, а мы с Виктором решили прогуляться. Я не стала скрывать больше своих чувств, он тоже. Мы зашли в баньку, скинули одежду и занялись сексом. О таком я даже и мечтать не могла!!! Три с половиной часа, практически не останавливаясь! Я прекрасно осознавала, что я делаю, я знаю, что давно этого хотела, мы оба этого хотели. Я не могла от него оторваться, готова была его ласкать и ласкать, я поняла, что влюбилась, по-настоящему влюбилась, хоть эта любовь и табу! После этого я ушла, легла к мужу, а он к жене.

Через три дня это повторилось в машине, на берегу реки. Потом в магазине в той самой подсобке. Мы при каждой возможности трахались где придётся. Оба знаем, что всё это неправильно. Муж потеряет не только жену, но и отца, самые родные и близкие люди нанесли удар ножом в спину. Мать его вообще этого может не пережить, у неё больное сердце! Самое страшное ещё то, что я не хочу больше мужа как мужчину, физически меня тянет только к одному человеку – его отцу! Выполняя свой супружеский долг с мужем, у меня такое чувство, что я предаю любимого.

Как же мы хотим быть вместе! Как мы любим друг друга! Как нам признаться во всём своим половинкам, не причинив им боль, избежать трагедии, нас ведь не поймут? А ещё у нас с мужем дочь! Как ей потом объяснить? Виктор Николаевич сказал, что поговорит с сыном по-мужски, попробует всё ему объяснить. Сложнее будет со свекровью, если её сердце не выдержит такой новости. Руки на себя готова наложить, так дочь останавливает. Полгода уже это длится прямо у всех под носом, и свекровь начинает что-то подозревать. Муж – нет! Доверяет и любит. Как быть?